Вариант `И` - Владимир Михайлов

Наташа чуть шевельнулась, и он мгновенно глянул на нее и так же сразу отвернулся. Я знал, что, прикрытая спинками передних кресел, она сейчас достает из своей емкой сумки автомат – подарок Изи.

Но я надеялся, что ей не придется пустить его в ход.

Долинский шел к барьеру, а навстречу ему, панорамируя сцену, а потом и зал, послушно, повинуясь моим командам, – навстречу ему поворачивалась та самая камера, что в зале привлекла мое внимание. Та, что управлялась отсюда, из автобуса.

Он шел, но еще не видел камеры. Он увидит ее, только подойдя вплотную к барьеру. И одновременно он окажется на моем мониторе. Желательно – чтобы поближе к перекрестию. Потому что тут соревнование пойдет на скорость. А пока я видел его на втором экране и старался поточнее наводить первый – по верхней части прохода. Конечно, если он свернет перед первым рядом и, перемахнув через кресло или просто встав на него, будет готов выстрелить, то по времени я проиграю. Но ведь он не видит, что камера смотрит в его сторону. И он торопится…

У Наташи что-то не заладилось: похоже, угловатое оружие застряло в сумке.

А Долинский не свернул никуда. Он возник – по пояс – над барьером балкона именно в той точке, в которой поджидало его перекрестие прицела, принадлежавшее его же оружию. Мой палец лежал на нужной клавише.

Долинский остановился на миг. И его руки, сжимавшие автомат, поднялись над бархатом барьера.

Но клавиша уже подалась под нажимом моего пальца.

Тонкий прут света, тверже железа, вырвался из второго, сверхнормативного объектива задранной кверху камеры и ударил Долинского в грудь. Поразить его было даже проще, чем играя в какую-нибудь хитрую компьютерную игру.

Падая навзничь, он успел еще изогнуться и опустился не на ступеньки, а на соседнее кресло первого ряда.

И это было все.

Я видел еще, как Наташа медленно опустила сумку, встала и пошла к выходу.

А заседание продолжалось. Кажется, никто так и не понял, что случилось. Только Искандер на миг вскинул глаза – но продолжал свою речь без единой запинки. У него были крепкие нервы.

– Ладно, Изя, – сказал я. – Раз уж ты подрядился помогать мне, то оставайся тут и наблюдай. А мне надо поспешить туда.

– Я на месте Претендента устроил бы хорошие посиделки – не в его, а в твою честь, – пробормотал Изя Липсис. – Если бы не ты…

Я махнул рукой. Я верю в благодарность, но только не со стороны вышестоящих. Да и потом – какой, собственно, благодарности мог я ожидать? У нас не было, конечно же, никакого письменного контракта. Я ничего не просил. Просто я издавна был заряжен именно на эту работу; я ее сделал – и теперь чувствовал внутри лишь пустоту.

– Хотя, думается, – сказал Липсис задумчиво, – что теперь там и без тебя могут обойтись.

– Обойтись без меня, конечно, могут, – сказал я в ответ, – но очень надеюсь, что не все. Пусть почти все – но за исключением одного-единственного человека. Или, точнее – я без них всех тоже проживу. А вот без нее – наверное, не смогу больше.

– Маньяк ты, – сказал Изя, оскаливая рот до ушей. – Сексуальный.

Я бегом ворвался в театр и бросился по лестнице на балкон. В дверях остановился. Двое парней возились около валявшегося в проходе, около самого барьера, Долинского. А Наташа шла между рядами, направляясь ко мне. Я улыбнулся ей, сбежал по ступенькам навстречу, сел так, чтобы видеть Искандера, и показал Наташе на место рядом. Она села, и я нашел и крепко сжал ее холодные пальцы, упавшие на узкое, красивое колено.

– …Необходимость тяжелого выбора для большинства из вас миновала, – повторил свою мысль Искандер. – Потому что не одним россиянам приходят в голову благие идеи и намерения, не одни лишь они жаждут порядка и определенности на многие и многие годы. И в благодатной, одновременно счастливой и несчастной Грузии народ тоже возжелал восстановления своего древнего строя. Это столь естественно для древней Сакартвело с ее аристократией. И вот совсем недавно его императорское высочество, Великий князь Алексей Михайлович, потомок, как вам известно, не только российского, но и грузинского царского рода, получил приглашение занять престол своих предков. А сегодня мы получили известие о том, что Великий князь соблаговолил дать свое согласие. Знаю, мы были слишком заняты своими собственными делами, и весть эта многих из вас застала врасплох. Однако тут, на нашем собрании, присутствует полномочный представитель Грузии, прибывший специально, чтобы объявить нам об этом событии, – а посол этой страны в Москве подтвердит его полномочия. Посему позвольте мне сейчас пригласить его на эту трибуну…

– Сейчас пойдем, – шепнул я Наташе. – А то тут начнется столпотворение. А я устал, как последняя лайка. Жажду тишины и покоя. Хорошо, что претендентов выдвигают не каждый день.

– Разве приема не будет? – так же шепотом спросила она.

– Позже. Вечером. Последний привал перед предстоящей дракой, что наверняка состоится при голосовании на Референдуме. Как сказано – «Вот представлены были ему вечером легко стоящие, благородные».

– Это откуда?

– Фу, не знать таких вещей! Коран, сура «Сад». Айят тридцать первый.

– Ты читаешь в оригинале?

– Еще нет. Но скоро начну – иначе никак не получится.

Пока мы спускались, мой грузинский коллега успел сказать все, что ему полагалось, и народ хлынул в холл, сразу наполнившийся. Говорили все одновременно, и трудно было уразуметь хоть что-то. Но голос по трансляции все же перекрыл все прочие шумы:

– Генерала Акимова просят незамедлительно прибыть к престолонаследнику и Претенденту, Великому князю Александру!

Было несколько немых секунд, пока все переглядывались, вроде бы стремясь увидеть этого самого генерала.

Но никто его не видел. Что было по меньшей мере странно. Потому что узреть его мог любой. Кроме разве что меня – поскольку в холле не было зеркал.

Я вздохнул и сказал Наташе:

– Если кто думает, что царская служба – мед, пусть попробует сам.

– Где же он? – Она все еще оглядывалась.

– Плохо смотришь, – сказал я. – Пошли. Вот случай представить тебя завтрашнему государю. Что называется – ко двору. Будет ли другая такая возможность – неизвестно: государи – народ ндравный…

Давайте-ка я подсуну вам еще одну запись. Это документ особого рода. О происхождении его я не хочу распространяться и советую вам не очень любопытствовать по этому поводу. Это магнитная запись разговора, сделанная при помощи последних достижений электроники конца прошлого века; смешно, не правда ли? Собеседники, надо полагать, надеялись, что их не слышат, и были достаточно откровенны. То, что такая запись сделана, никого не изумит. Меня удивляет другое: что с этой аппаратурой удалось подобраться на необходимое расстояние к людям, к которым вообще без предварительной договоренности подойти невозможно: схлопочете пулю, и дело с концом. Не могу найти иного объяснения, чем следующее: кому-то, находящемуся на том же уровне, что и участники разговора – и, возможно, и принимающему в нем участие, – по каким-то причинам было нужно иметь запись происходившего – и он ее организовал. Никому рангом пониже это оказалось бы не под силу. Это ведь надо не только подобраться и записать; надо еще и благополучно унести ноги – а кроме ног, и наработанный материал. Мне же, в свою очередь, стоило немалых трудов раздобыть копию. Но это опять отвлечение в технологию ремесла, а я уже обещал этого не делать.